Петропавлу ничего не оставалось делать, как отправиться своей дорогой. Чтобы не думать о случившемся, он снова стал напевать, правда теперь уже совсем безобидную песенку:Жил был у бабушки –смерть от глюкозы!Вот как, вот как –смерть от глюкозы! 

Он хотел задуматься над горькой судьбиной неизвестно откуда взявшейся в песне жирной бабушки, выкинуть из песни которую оказалось невозможно, но задуматься не успел, потому что внезапно стемнело. Сделалось как-то жутковато, и, чтобы убедить себя в том, что бояться нечего, Петропавел громко крикнул в темноту: 

– Ау-у-у! 

–Уа-а-а! – тут же раздался в ответ детский плач. 

Петропавел вздрогнул: детского плача он как-то совсем не ожидал. Не хватало только наткнуться на конверт с грудным младенцем! Он осторожно двинулся в направлении плача, внимательно глядя под ноги. Плач стих. Петропавел остановился: может быть, ребенок не один, может быть, он с матерью? Тогда глупо к нему идти. Не пойду. 

– Уа-а-а! – снова донеслось спереди. 

– Это я зря, едва ли… – громко сказал Петропавел себе и услышал из тьмы: 

– Слесаря вызывали?– причем голос был хриплым. 

Вопрос озадачил Петропавла. Не вполне понятно было, как мог оказаться ночью в полеслесарьи что с этим слесарем тут делать… Вероятно, к тому же у слесаря был с собой ребенок. А может, это не слесарев ребенок и слесарь простоукралу кого-нибудь ребенка? 

М-да, диковатые мысли приходят нам в голову по ночам… 

– Мы не вызывали слесаря! – строго ответил Петропавел, нарочно употребив множественное число: для острастки, и еще более строго спросил: – Слесарь, это Ваш ребенокили нет? 

– Дед!– отозвался слесарь. 

Петропавел не поверил слесарю. Можно, конечно, допустить, что он тут со своим ребенком и дедом, но плакал явно не дед, а ребенок! 

– Почему же тогда у деда детский голосок? – не отдавая себе отчета в глупости происходящего диалога, полюбопытствовал Петропавел. 

– Дед сам невысок!– Кажется, слесарь был балагуром. 

Тогда Петропавел, стараясь, чтобы голос его прозвучал особенно мужественно, решил все-таки внести ясность в положение дел. 

– Вот что, слесарь, – сказал он. – Все это очень странно. Почему Вы явились сюда с семьей? Может быть, Вы кто-то другой, а не слесарь? 

– Дорогой, я не слесарь!– ответил слесарь. 

– Вы надо мной издеваетесь? 

– Раздевайтесь! 

Тут Петропавел несколько струхнул. Прозвучавший в темноте приказ напоминал начало разбойничьей сцены. 

– Вы, что же, серьезно? – спросил Петропавел. На сей раз ответ был уж и вовсе невразумительным: 

– Вы тоже Сережа. 

Петропавел задумался, почему это он Сережа и кто тут еще Сережа, кроме него, и примирительно пробормотал: 

– Наверное, Выотчастиправы… В какой-то степени каждый из нас Сережа, а если так, то, должно быть, и я, как другие, тоженемножкоСережа («Что я несу? – думал он. – Это просто бред сумасшедшего!»). Я рад, но мне очень… 

– Оратор, короче!– оборвали из тьмы. 

Петропавел умолк, ожидая худшего. Худшего не происходило. 

– Тут кто-то спрятался! – игриво произнес он, несмотря на то, что душа ушла в пятки и не возвращалась. 

– Никто тут не стряпает,– ответили ему. – Стряпать тут не из чего. Это АССОЦИАТИВНОЕ ПОЛЕ. В нем не растет ничего, кроме ассоциаций. 

– АССОЦИАТИВНОЕ ПОЛЕ? – повторил Петропавел и вдруг напрямик спросил: 

– Простите, с кем я все-таки говорю? 

– Хрю-хрю!– раздалось над полем. 

– Там у Вас еще и поросенок? 

– Нет, – в голосе появилась усталость. – Поросенок прибывает в шесть ноль-ноль. 

– Куда прибывает? 

– К третьей окраине поля. Тут все очень продумано: первая окраина охраняется Дамой-с-Каменьями. Ко второй окраине в шесть ноль-ноль прибывает Паровоз, к четвертой – там начинается ОЗЕРО РИСА – Пароход, а к третьей – Паросенок. Тут три видапаровоготранспорта. 

– Паросенок… – задумчиво проговорил Петропавел и признался: – Никогда не слышал о таком транспорте. 

– Не думай, что ты слышал обо всем, что происходит в мире, – посоветовали из тьмы. – Это самое банальное заблуждение. 

– Ну да!… – вокликнул вдруг Петропавел. – Я вспомнил: даже выражение есть одно странное – «класс езды на Паросенке». Я никогда его не понимал. 

– Вот видишь, ивыражениеесть! 

– Но все-таки с кем я разговариваю? Это я к тому, что Таинственный Остов тоже сначала был не виден, а потом… виден стал. 

Во тьме вздохнули: 

– Меня ты никогда не увидишь. Я Эхо. Странно, что ты до сих пор этого не понял. 

– Эхо? – Простота разгадки потрясла Петропавла. 

– Ты что-нибудь имеешь против? 

– Да нет… Я только привык думать, что Эхо лишь повторяет чужие слова – даже не слова, а окончания слов. 

– Интере-е-есно, – обиженно протянуло Эхо, – на основании чего же тыпривыктак думать?Отвыкни!…Повторяет слова не Эхо, а попугай. Не надо путать Эхо с попугаем. 

– Извините меня… – Петропавел сконфузился. – Дело в том, что всегда, когда яраньшеслышал Эхо… 

– Раньшеты, наверное, плохо слышал, – посочувствовали в ответ.– Эхо никогда и ничего не воспроизводитв том же самом виде,в котором получает. Точность – въедливость королей, и точность скучна. «Ау» –«уа»,«Вы, что же, серьезно?» –«Вы тоже Сережа»,«Я рад, но мне очень…» –«Оратор, короче!»– если это и повторы, то творческие: пусть довольно бедные, но ничего более интересного ты не произнес. Повтор хорош тогда, когда онсмысловой:просто пересмешничать – глупо… Ну-ка, скажи что-нибудь, да погромче! 

– Э-ге-ге-гей! – охотно заорал Петропавел. 

– Спаси-ибо, – уныло протянуло Эхо. – И что прикажешьс этимделать?.. Вот тебе наглядный пример автоматического речепроизводства: в подобных ситуациях люди всегда кричат «ау» или «эге-ге-гей!» – чисто механически, не отдавая себе в этом отчета. Язык владеет человеком… – Эхо вздохнуло. 

–Человеквладеет языком! – с гордостью за человека сказал Петропавел. 

Эхо хмыкнуло. 

– Натвоемместе я не делало бы таких заявлений: право на них имеют очень немногие. Большинство же просто исполняет волю языка, подчинено его диктатуре и – бездумно пользуется тем, что язык подбрасыввает. Мало кто способен на преобразования. 

– Подумаешь, преобразования! – расхорохорился Петропавел. – К чему они? Достаточно просто знатьточноезначение слова. 

– У слова нет точного значения: ведь и сам язык – это тоже лишь Эхо Мира. – Эхо помолчало и предложило: – Ну что, сыграем напоследок? 

– Опятьиграть… Во что? 

– Ты выкрикиваешь что-нибудь в темноту, а я подхватываю. 

Теперь Петропавел подумал, прежде чем кричать, и выкрикнул довольно удачно: – Белиберда! 

– Бурли, 6урда!– донеслось в ответ. – Так говорят, когда варят какую-нибудь похлебку: это заклинание, чтобы она быстрее варилась:«Бурли, бурда, бурли, бурда, бурли, бурда!.» 

– Понятно, – сказал Петропавел. –Ещевыкрикивать? 

– Выкрикивайвсе время'. 

Тут Петропавел усмехнулся и выдал: 

– Асимметричный дуализм языкового знака! 

– А Сима тычет дулом вниз, разя его внезапно! –незамедлительно откликнулось Эхо. 

– Ничего не понятно, – придрался Петропавел. – Кто такая Сима? И кого она разит? 

– Ты просто не знаешьконтекста.А вне контекста слова воспринимать бесполезно: они утрачивают смысл… Значит, идет бой!.. – воодушевилось Эхо. 

– Где идет бой? – не успел включиться Петропавел. 

– В контексте!.. В контексте может происходить все что хочешь. Мне угодно, чтобы в контексте шел бой. И Сима – предположим, есть такая героиня, известная врагам своей отвагой и беспощадностью, и зовут ее Сима – так вот, Сима скачет на коне в первых рядах бойцов. И вдруг она обнаруживает, что в винтовке кончились патроны. Сима в отчаянии. А бой продолжается. Неожиданно Сима замечает, как прямо под ноги ее коню бросается враг. Тут бы и застрелить его отважной Симе, но вот беда: нет патронов! И тогда сторонний наблюдатель – например, ты! – видит, как враг прицеливается, чтобы убить безоружную Симу, аСима тычет дулом вниз, разя его внезапно!– Эхо умолкло, тяжело дыша. 

– Какая-то глупая история получилась, – оценил рассказ Петропавел. 

– Каков материал – такова и история, – обиделось Эхо. – Интересно, а на что ты рассчитывал, когда выкрикивал эту чушь? 

– Не чушь! – Петропавел высоко ценил дружбу. – Так Белое Безмозглое всегда говорит. А вот что касается этой невероятной легенды про Симу… 

Эхо засопело, – видимо, Сима все-таки была дорога ему как тема – и закапризничало: 

– Нет. С Симой так было! 

– Бред. Сивой Кобылы!– неожиданно для себя отыгрался Петропавел и удивился: это его собственное маленькоеассоциативное полеоткликнулось в нем. И тотчас же замкнулись все цепочки, для которых раньше не хватало звеньев – полузабытых, перемешанных, переиначенных, то есть в конце концов переработанных, образов, пришедших из книг, пословиц и поговорок, устойчивых выражений, ставших частью его фантазии, его памяти, его речевого опыта, его юмора и его ошибок… 

И тогда он рассмеялся навстречу Эху, а Эхо рассмеялось навстречу ему, потому что оба они поняли друг друга: фантазия свободна, она золотая бабочка, живущая один день, один миг: взмах крыльев и – прощай! Она уже другая, уже изменилась, превратилась в маленький цветок, который раскрылся на мгновение – и нет его, пропал, осыпался, а лепестки роем белых облачков плывут по небу: одно – бабочка, другое – цветок, третье – лента, четвертое, пятое, шестое… 

И начался рассвет, и выкатился оранжевый бубен солнца, и мир заплясал под веселую музыку маскарада – зыбкий, неуловимый, чудесный! 

А ровно в шесть к третьей границы АССОЦИАТИВНОГО ПОЛЯ на всех парах примчался прекрасный розовый Паросенок и перекликнулся с Паровозом у второй границы и Пароходом у четвертой. Он был новеньким, этот Паросенок! И Петропавел вскочил на него, а с Петропавла, в свою очередь, соскочил кто-то маленький и лохматый, очертя голову ринувшись назад по АССОЦИАТИВНОМУ ПОЛЮ: это был тот небольшой медведь, который наступил Петропавлу на ухо еще в детстве и только теперь слез. А Паросенок загудел и со страшной скоростью понесся вперед – у Петропавла даже дух перехватило: он никак не ожидал, что может показать такойкласс езды на Паросенке! 

Мания двуличия  

Паросенок развил немыслимую скорость: Петропавел даже удивился, когда увидел, что – взмыленный и задыхающийся – их все-таки догнал Гном Небесный: он молча сунул ему в руку какую-то бумажку и сразу же безнадежно отстал.«Следить за тобой прекращаю,– было написано там, –невозможно угнаться. Гном». 

Паросенок доставил Петропавла на площадь какого-то города, в котором, казалось, никто не жил. Петропавел огляделся и наугад отправился по одной из улиц. Чем дальше он шел по этой улице, тем отчетливее слышал гул, по-видимому, толпы. Неожиданно улица сделала поворот – и Петропавел увидел еще одну, очень широкую, улицу: она была запружена людьми, которые никуда не двигались. Мало того, что они заполнили мостовую, они еще высовывались изо всех окон и свисали со всех балконов. 

– Что случилось? – спросил Петропавел у кого попало, и этот Кто Попало возбужденно забормотал: 

– Дело в том, чтокого-товодят по улицам: наверное, это напоказ, что в нашем НАСЕЛЕННОМ ПУНКТИКЕ – редкость. 

– Слона! – подсказал Петропавел. – По улицамСлонаводили… 

– Если бы Слона! – не дослушал Кто Попало. – Вы только посмотрите на него – попробуйте протолкнуться! 

Петропавел попробовал и протолкнулся, – правда, не без труда. На маленьком пятачке свободного пространства какие-то ребята действительно водили по кругу существо, производившее очень двойственное впечатление. В общем-то, на первый взгляд, имелось отдаленное сходство со слоном, но, присмотревшись, вы уже не увидели бы этого сходства и сказали бы, что существо, скорее, напоминает домашнее животное, из мелких. Оно не то было, не то не было покрыто шерстью, не то имело хобот, не то не имело хобота и казалось не то агрессивным, не то совершенно миролюбивым. В сознании Петропавла мелькнула не вполне отчетливая ассоциация с Гуллипутом, но он не смог удержатьее и стал просто смотреть, как существо это маленькими кругами водили. 

– Чего это вы его тут водите? – спросил наконец Петропавел. 

– А они в диковинку у нас! – раздался подготовленный ответ. 

– Кто? 

– Да воттакие,как этот. 

Между тем водимое существо выглядело уже изрядно замученным. Петропавел изо всех сил сосредоточился на нем и внезапно вычислил: 

– Да это же Слономоська, путь к которому долог и труден!.. 

– Ну, слава Богу! – ответило существо и, обратившись к толпе, заявило: 

– Вот вам простой логический пример того, как некто, предварительно обдумав, кто такой Слономоська, искренне принимает меня за Слономоську, поскольку считает, что я Слономоська, каковым я de facto и являюсь в его глазах. 

– Оноразговаривает!– раздались отовсюду крики ужаса – и в панике люди бросились врассыпную: миг – и улица опустела. 

– Вы по какому вопросу? – сразу поинтересовался Слономоська, уставившись на Петропавла собачьими глазами слона. 

– Спящая Уродина, – лаконично ответил Петропавел, понимая гнев Слономоськи по поводу глупости людей. 

Слономоська вздрогнул: 

– А что с ней? 

– Ничего-ничего, – счел необходимым успокоить его Петропавел. – Просто я хочу попросить Вас проводить меня к ней… или рассказать, как пройти. Ядолженпоцеловать ее. 

– Спящая Уродина моя невеста, – неожиданно сообщил Слономоська. – Я поставлю ее в известность об этом после сна. 

– Поздравляю Вас, – пролепетал Петропавел, не веря своим ушам. – Я, видите ли, и не собирался, так сказать… посягать на нее: только поцеловать – и все… 

– Целовать без намерения жениться – свинство! – гневно выкрикнул Слономоська. 

– Да просто такнужно,поймите! По преданию… – оправдывался Петропавел. 

– В тексте предания упомянутоВашеимя? – осведомился Слономоська. 

– Еще не хватало! – не сдержался Петропавел. – Слава Богу, нет. 

– Ну, милый мой… Зачем же Вы берете на себя такие полномочия? Вы напоминаете мне человека, который,случайнозавидев судно, готовое к спуску на воду, разбивает о его нос бутылку шампанского и провозглашает: «Нарекаю это судно «Королева Элизабет», после чего судно все равно остается безымянным, потому как дать ему имя может не кто угодно, а только тот, кому предоставленысоответствующиеполномочия. 

– Но я не сам решил целовать Спящую Уродину! Так решил народ. Мне-то уж, во всяком случае, это удовольствия не доставит. 

Слономоська заплакал и запричитал: 

– Это свинство с Вашей стороны – так отзываться о ней! А целовать без удовольствия – дважды свинство. Вы свинья, голубчик! Даже две свиньи. 

– Прекратите истерику, – сказал Петропавел. – Спящая Уродина и не заметит, кто ее поцеловал. Она проснетсяпослеэтого. Аво времяпоцелуя она все еще будет спать как мертвая. И видеть сны. 

– Да она и не проснется отВашегопоцелуя, – успокоился вдруг Слономоська. – В предании говорится: «… и поцелует Спящую Уродинукак своювозлюбленную».Вамтакне поцеловать. 

– Такее никому не поцеловать, – обобщил Петропавел. – Трудно предположить, что в нее кто-нибудь влюбится. 

– В Вас просто широты маловато для такого предположения. – После этого заявления Слономоська, кажется, почувствовал себя отчаянным парнем и бросил Петропавлу в лицо: –Явлюблен в Спящую Уродину. 

Петропавел инстинктивно вытер лицо и смутился: 

– Прошу прощения… только я что-то никак не соображу, почему бы Вамсамомуне поцеловать тогда ту, в которую Вы влюблены? 

Слономоська сразу весь сник: 

– Видите ли… я бы хотел, чтобы Вы меняправильнопоняли… яне могу:это как-то уж слишком само собой разумеется. А все, что слишком само собой разумеется, идет вразрез с моей природой. Природа моя ужасно противоречива. 

– И – что же? – Петропавел ничего не понял. 

– Ну… и… Дело в том, что у меня тяжелое наследственное заболевание – мания двуличия. Все, что не содержит в себе противоречия, исключено для меня. Я, например, влюблен в Спящую Уродину и хотел бы жениться на ней, но, поскольку именнотакоеположение дел не противоречит процедуре поцелуя, как раз она-то для меня и невозможна. 

– Это настолько серьезно? – спросил Петропавел. 

– Очень, – заплакал Слономоська. – Когда я понял, что могу сделать Спящую Уродину несчастной, если предложу ей совместную жизнь без поцелуя, я решил покончить с собой. Но и это оказалось невозможным. Я так и не сумел решить,когоубить в себе – Слона или Моську: ведь в соответствии с моей противоречивой природой, убив одного, я должен был сохранить жизнь другому. И я понял тогда, чтовесья не умру. 

– М-да, – сказал Петропавел. – Печальная история. А чего Вына меня–товзъелись, если сами не собираетесь целовать Спящую Уродину? 

– Но ведь Ваша природа не столь противоречива! Для Васненормальноцеловать не любя. Поэтому, прежде чем целовать Спящую Уродину, Вы как нормальный человек – а я надеюсь, что передо мною нормальный человек! – обязаны влюбиться в нее. В противном случае я растопчу Вас. –  Петропавел посмотрел на страшного Слономоську и понял, что тот растопчет. – Однако, – продолжал Слономоська, – влюбиться в нее Вы, конечно, не сможете. Она страшна как смерть. 

– Не скажите, – задумчиво возразил Петропавел. – Смерть страшнее. 

– Слономоська улыбнулся, восприняв это заявление как комплимент Спящей Уродине, а Петропавел с грустью продолжал: – Но скорее уж Вы уговорите меня жениться на ней– это все-таки во многом внешняя сторона дела, – чем влюбиться в нее: тут уж сердцу не прикажешь! 

Они помолчали. Ситуация казалась безвыходной. 

– Я думаю, – очнулся вдруг Слономоська, – что при решении вопроса нам нужно исходить из интересов Спящей Уродины. Она все-такиженщина.Кого из нас она предпочтет? 

– Конечно, Вас! – уверенно ответил Петропавел. – Страшных всегда к страшным тянет. 

– Правда? – обрадовался Слономосъка и рассмеялся. Петропавел хотел было ответить, что, дескать, правда, но он не был так уж уверен в истинности последнего суждения и смолчал, а сказал следующее: 

– Это можно узнать только у нее самой. Однако сама она спит, и черт ее разбудит! 

– Не черт, а кто-то из нас, – уточнил Слономоська. – Если Вы, то я Вас растопчу. 

– Я помню, – нарочито небрежно заметил Петропавел. 

– Итак, что же мы имеем? – начал рассуждать Слономоська. – Во-первых, мы имеем меня, который любит и хочет жениться, но не может поцеловать. Во-вторых, мы имеем Вас, который хочет поцеловать и в крайнем случае, если я правильно понял Ваше заявление, мог бы жениться, но не в силах полюбить. Составявнонеполон. Нам необходим третий, который любит и хочет поцеловать, но не может жениться. 

– А на кой он нам? – опять не понял Петропавел. 

– Если предлагать Спящей Уродине выбор, то нехорошо предоставлять в ее распоряжениечастьвместо целого. Так, если Вы угощаете меня яблоком, то в высшей степени невежливо предлагать мне уже надкушенный плод. Итак, есть ли у нас кандидатура? – Слономоська задумался и приблизительно через час воскликнул: – Она у нас есть! Это Бон Жуан. Самое страшное для него – жениться, а любить и целовать он, разумеется, не откажется! 

– Но она жеспит!– иерихонской трубой взревел Петропавел. – Как же можно предлагать ей какой-то выбор –сонной! 

– Спит, спит!.. – проворчал Слономоська. –Каждыйспит! Проснется – опять уснет, ничего с ней не сделается. Вопрос, между прочим, для нее важен – не для нас! А не захочет просыпаться – пусть дрыхнет, пока не подохнетво сне! 

Петропавла, конечно, удивил такой тон в адрес невесты, но он сделал вид, что все в порядке. 

– Есть более серьезная проблема, чем ее сон, – озабоченно продолжал Слономоська. – Положим, будить ее придется Бон Жуану: мы ведь не знаем ее – вдруг она злая как собака… – а он умеет разговаривать с любыми женщинами. Но вот в чем дело: как объяснить все это Бон Жуану, если он вообще не вступает в беседы с лицами мужского пола? Может быть, нам переодеться? 

– Я переодеваться не буду! – немедленно заявил Петропавел: ситуация и так показалась ему достаточно идиотской – не хватало еще сложностей с полом! 

– Ну а мне просто ни к чему, – самокритично сказал Слономоська. – Меня в любой одежде узнают. 

Петропавел не понял, зачем тогда надо было это предлагать – тем более во множественном числе, но не проронил ни звука. 

– Стало быть, для разговора с Бон Жуаном потребуется посредник. Им должна быть женщина. 

– Шармен! – ехидно встрял Петропавел. Слономоська поморщился, не услышав иронии. 

– Для Шармен нужно создаватьспециальныеусловия, – например, поместить ее под стеклянный колпак, чтобы она не моглаоттудалобзать Бон Жуана, когда будет с ним разговаривать. А потом я и сам не хотел бы подвергать себя опасности, пока объясняю ей ее задачу. Тем более что я жених. Так что Шармен отпадает. 

– Белое Безмозглое! – продолжал издеваться Петропавел. 

– Ни в коем случае! – воскликнул простодушный Слономоська. – Во-первых, оно проспит все объяснения и заснет на собственных, а во-вторых, ни у когоне можетбыть никакой уверенности в том, что онодействительноженщина. Не думаю, чтобы Бон Жуан закрыл на это глаза. 

Тут Слономоська принялся метаться по площади, пока наконец не вскрикнул: 

– Вот она! Нашел!.. С Бон Жуаном будет говорить Тридевятая Цаца. Тем более что Тридевятая Цаца моя невеста. 

– Вторая? – поразился Петропавел. 

– То есть как – «вторая»? – тоже поразился Слономоська. 

– Погодите, погодите… – Петропавел очень заинтересовался. – Вы же сказали, что Спящая Уродина Ваша невеста! 

Слономоська задумался. 

– Какой Вы, право!.. Прямо как на суде! На Страшном суде… Действительно, нечто в этом роде я говорил. Не знаю, как такое случилось… Видите ли, я не употребляю слов вжесткихзначениях: во-первых, они сами не очень любят жесткие значения, а во-вторых, это слишком ко многому обязывает. И трудно потом выкручиваться. Я же имею обыкновение заботиться о своих тылах: будучи чертовски противоречивым, я всегда должен иметь возможность отступить в надежное укрытие. Хм… Спящая Уродина – моя невеста. Тридевятая Цаца – моя невеста. Знаете, я не думал надданнымпротиворечием. Будем считать его несущественным. 

Петропавел даже крякнул от изумления. 

– Почему Вы крякаете? – поинтересовался Слономоська. 

– Да потому что как разданноепротиворечие нельзя считать несущественным! Ради чего же тогда огород городить и добиваться от Спящей Уродины признаний с помощью Тридевятой Цацы, если сама Тридевятая Цаца – Ваша невеста? Тутвсенепонятно! 

Слономоська молчал и думал. 

– Никак не возьму в толк, о чем Вы, – признался он наконец. – Ясно ведь, что мои высказывания о невестена настоящий моментпредставляют собой суждения философские, а не эмпирические… Но даже если бы это были эмпирические суждения,Вам-токакая разница? 

– Ну, я исхожу из того… – Петропавел задумался, из чего же он исходит. Обозначить это оказалось трудно, и он обозначил общо: – Я исхожу из…порядка вещей.Есть порядок вещей! – воодушевился он. – В соответствии с ним, даже если у человека, это бывает на Востоке, несколько жен, то невест – одновременно! – не может быть несколько. 

– А с чего Вы взяли, что у меня ихнесколько? 

– По крайней мере, две! 

– Откуда же две? – заторговался Слономоська. –Однау меня невеста, толькопо-разному называется:Спящая Уродина и Тридевятая Цаца… Поясню этона примере.– Слономоська неизвестно откуда взял мел и вычертил на асфальте схему, которая, как выяснилось впоследствии, не имела отношения к его дальнейшим рассуждениям. – Вообразите, что на пальце у меня украшение. 

– Не могу, – честно сказал Петропавел: у Слономоськи не было пальцев. 

– Неважно, – поспешил заметить Слономоська. – Так вот, на пальце у меня украшение с большим камнем. Вы подходите ко мне и спрашиваете: «Что это у Вас на пальце, Слономоська, – кольцо или перстень?» – «Не знаю точно», – отвечаю я Вам. Теперь скажите,сколько,по-Вашему, стало украшений на моем пальцепослетакого ответа? 

– Одно, – ответил Петропавел, все еще недоумевая. 

– Действительно, одно, – подтвердил Слономоська. – Только оно может называться и так и эдак.Следовательно,и невеста у меня одна. 

– Извините! – не хотел сдаваться Петропавел. – Кольцо и перстень – это обозначения для одного и того же предмета, это синонимы, а Спящая Уродина и Тридевятая Цаца не синонимы: они относятся к разным лицам! 

– По-моему, Вы следите только за поверхностным уровнем моих высказываний, а надо ведь считаться не только с тем, что выражает слово своей оболочкой, но и с тем, что онов принципеможет выражать! Пусть упомянутые имена относятся к разнымлицам,зато к одномупонятию– невеста, – резюмировал Слономоська. 

Однако, по мнению Петропавла, резюмировать было еще рано: 

– Вы же не с понятием дело иметь будете, а с живыми существами! 

– Именно спонятием– при чем тут живые существа?.. Хороши «живые существа» – одна вообще не дана в чувственном опыте и находится черт знает где за тридевять земель, а другая на сегодняшний день спит как мертвая, то есть все равно что отсутствует в мире! – Слономоська сокрушенно вздохнул, как бы осознав эфемерность своих притязаний, и вычертил еще одну бесполезную схему. – Ладно. Приведудругойпример. Предположим, я говорю, что дарю Вам на Ваш день рождения гусыню. Но я толькопроизношуэти слова, а гусыни не даю. Сделал я Вам в таком случае подарок или нет?