|
![]() |
Петропавлу ничего не оставалось делать, как отправиться своей дорогой. Чтобы не думать о случившемся, он снова стал напевать, правда теперь уже совсем безобидную песенку:Жил был у бабушки –смерть от глюкозы!Вот как, вот как –смерть от глюкозы! Он хотел задуматься над горькой судьбиной неизвестно откуда взявшейся в песне жирной бабушки, выкинуть из песни которую оказалось невозможно, но задуматься не успел, потому что внезапно стемнело. Сделалось как-то жутковато, и, чтобы убедить себя в том, что бояться нечего, Петропавел громко крикнул в темноту: – Ау-у-у! –Уа-а-а! – тут же раздался в ответ детский плач. Петропавел вздрогнул: детского плача он как-то совсем не ожидал. Не хватало только наткнуться на конверт с грудным младенцем! Он осторожно двинулся в направлении плача, внимательно глядя под ноги. Плач стих. Петропавел остановился: может быть, ребенок не один, может быть, он с матерью? Тогда глупо к нему идти. Не пойду. – Уа-а-а! – снова донеслось спереди. – Это я зря, едва ли… – громко сказал Петропавел себе и услышал из тьмы: – Слесаря вызывали?– причем голос был хриплым. Вопрос озадачил Петропавла. Не вполне понятно было, как мог оказаться ночью в полеслесарьи что с этим слесарем тут делать… Вероятно, к тому же у слесаря был с собой ребенок. А может, это не слесарев ребенок и слесарь простоукралу кого-нибудь ребенка? М-да, диковатые мысли приходят нам в голову по ночам… – Мы не вызывали слесаря! – строго ответил Петропавел, нарочно употребив множественное число: для острастки, и еще более строго спросил: – Слесарь, это Ваш ребенокили нет? – Дед!– отозвался слесарь. Петропавел не поверил слесарю. Можно, конечно, допустить, что он тут со своим ребенком и дедом, но плакал явно не дед, а ребенок! – Почему же тогда у деда детский голосок? – не отдавая себе отчета в глупости происходящего диалога, полюбопытствовал Петропавел. – Дед сам невысок!– Кажется, слесарь был балагуром. Тогда Петропавел, стараясь, чтобы голос его прозвучал особенно мужественно, решил все-таки внести ясность в положение дел. – Вот что, слесарь, – сказал он. – Все это очень странно. Почему Вы явились сюда с семьей? Может быть, Вы кто-то другой, а не слесарь? – Дорогой, я не слесарь!– ответил слесарь. – Вы надо мной издеваетесь? – Раздевайтесь! Тут Петропавел несколько струхнул. Прозвучавший в темноте приказ напоминал начало разбойничьей сцены. – Вы, что же, серьезно? – спросил Петропавел. На сей раз ответ был уж и вовсе невразумительным: – Вы тоже Сережа. Петропавел задумался, почему это он Сережа и кто тут еще Сережа, кроме него, и примирительно пробормотал: – Наверное, Выотчастиправы… В какой-то степени каждый из нас Сережа, а если так, то, должно быть, и я, как другие, тоженемножкоСережа («Что я несу? – думал он. – Это просто бред сумасшедшего!»). Я рад, но мне очень… – Оратор, короче!– оборвали из тьмы. Петропавел умолк, ожидая худшего. Худшего не происходило. – Тут кто-то спрятался! – игриво произнес он, несмотря на то, что душа ушла в пятки и не возвращалась. – Никто тут не стряпает,– ответили ему. – Стряпать тут не из чего. Это АССОЦИАТИВНОЕ ПОЛЕ. В нем не растет ничего, кроме ассоциаций. – АССОЦИАТИВНОЕ ПОЛЕ? – повторил Петропавел и вдруг напрямик спросил: – Простите, с кем я все-таки говорю? – Хрю-хрю!– раздалось над полем. – Там у Вас еще и поросенок? – Нет, – в голосе появилась усталость. – Поросенок прибывает в шесть ноль-ноль. – Куда прибывает? – К третьей окраине поля. Тут все очень продумано: первая окраина охраняется Дамой-с-Каменьями. Ко второй окраине в шесть ноль-ноль прибывает Паровоз, к четвертой – там начинается ОЗЕРО РИСА – Пароход, а к третьей – Паросенок. Тут три видапаровоготранспорта. – Паросенок… – задумчиво проговорил Петропавел и признался: – Никогда не слышал о таком транспорте. – Не думай, что ты слышал обо всем, что происходит в мире, – посоветовали из тьмы. – Это самое банальное заблуждение. – Ну да!… – вокликнул вдруг Петропавел. – Я вспомнил: даже выражение есть одно странное – «класс езды на Паросенке». Я никогда его не понимал. – Вот видишь, ивыражениеесть! – Но все-таки с кем я разговариваю? Это я к тому, что Таинственный Остов тоже сначала был не виден, а потом… виден стал. Во тьме вздохнули: – Меня ты никогда не увидишь. Я Эхо. Странно, что ты до сих пор этого не понял. – Эхо? – Простота разгадки потрясла Петропавла. – Ты что-нибудь имеешь против? – Да нет… Я только привык думать, что Эхо лишь повторяет чужие слова – даже не слова, а окончания слов. – Интере-е-есно, – обиженно протянуло Эхо, – на основании чего же тыпривыктак думать?Отвыкни!…Повторяет слова не Эхо, а попугай. Не надо путать Эхо с попугаем. – Извините меня… – Петропавел сконфузился. – Дело в том, что всегда, когда яраньшеслышал Эхо… – Раньшеты, наверное, плохо слышал, – посочувствовали в ответ.– Эхо никогда и ничего не воспроизводитв том же самом виде,в котором получает. Точность – въедливость королей, и точность скучна. «Ау» –«уа»,«Вы, что же, серьезно?» –«Вы тоже Сережа»,«Я рад, но мне очень…» –«Оратор, короче!»– если это и повторы, то творческие: пусть довольно бедные, но ничего более интересного ты не произнес. Повтор хорош тогда, когда онсмысловой:просто пересмешничать – глупо… Ну-ка, скажи что-нибудь, да погромче! – Э-ге-ге-гей! – охотно заорал Петропавел. – Спаси-ибо, – уныло протянуло Эхо. – И что прикажешьс этимделать?.. Вот тебе наглядный пример автоматического речепроизводства: в подобных ситуациях люди всегда кричат «ау» или «эге-ге-гей!» – чисто механически, не отдавая себе в этом отчета. Язык владеет человеком… – Эхо вздохнуло. –Человеквладеет языком! – с гордостью за человека сказал Петропавел. Эхо хмыкнуло. – Натвоемместе я не делало бы таких заявлений: право на них имеют очень немногие. Большинство же просто исполняет волю языка, подчинено его диктатуре и – бездумно пользуется тем, что язык подбрасыввает. Мало кто способен на преобразования. – Подумаешь, преобразования! – расхорохорился Петропавел. – К чему они? Достаточно просто знатьточноезначение слова. – У слова нет точного значения: ведь и сам язык – это тоже лишь Эхо Мира. – Эхо помолчало и предложило: – Ну что, сыграем напоследок? – Опятьиграть… Во что? – Ты выкрикиваешь что-нибудь в темноту, а я подхватываю. Теперь Петропавел подумал, прежде чем кричать, и выкрикнул довольно удачно: – Белиберда! – Бурли, 6урда!– донеслось в ответ. – Так говорят, когда варят какую-нибудь похлебку: это заклинание, чтобы она быстрее варилась:«Бурли, бурда, бурли, бурда, бурли, бурда!.» – Понятно, – сказал Петропавел. –Ещевыкрикивать? – Выкрикивайвсе время'. Тут Петропавел усмехнулся и выдал: – Асимметричный дуализм языкового знака! – А Сима тычет дулом вниз, разя его внезапно! –незамедлительно откликнулось Эхо. – Ничего не понятно, – придрался Петропавел. – Кто такая Сима? И кого она разит? – Ты просто не знаешьконтекста.А вне контекста слова воспринимать бесполезно: они утрачивают смысл… Значит, идет бой!.. – воодушевилось Эхо. – Где идет бой? – не успел включиться Петропавел. – В контексте!.. В контексте может происходить все что хочешь. Мне угодно, чтобы в контексте шел бой. И Сима – предположим, есть такая героиня, известная врагам своей отвагой и беспощадностью, и зовут ее Сима – так вот, Сима скачет на коне в первых рядах бойцов. И вдруг она обнаруживает, что в винтовке кончились патроны. Сима в отчаянии. А бой продолжается. Неожиданно Сима замечает, как прямо под ноги ее коню бросается враг. Тут бы и застрелить его отважной Симе, но вот беда: нет патронов! И тогда сторонний наблюдатель – например, ты! – видит, как враг прицеливается, чтобы убить безоружную Симу, аСима тычет дулом вниз, разя его внезапно!– Эхо умолкло, тяжело дыша. – Какая-то глупая история получилась, – оценил рассказ Петропавел. – Каков материал – такова и история, – обиделось Эхо. – Интересно, а на что ты рассчитывал, когда выкрикивал эту чушь? – Не чушь! – Петропавел высоко ценил дружбу. – Так Белое Безмозглое всегда говорит. А вот что касается этой невероятной легенды про Симу… Эхо засопело, – видимо, Сима все-таки была дорога ему как тема – и закапризничало: – Нет. С Симой так было! – Бред. Сивой Кобылы!– неожиданно для себя отыгрался Петропавел и удивился: это его собственное маленькоеассоциативное полеоткликнулось в нем. И тотчас же замкнулись все цепочки, для которых раньше не хватало звеньев – полузабытых, перемешанных, переиначенных, то есть в конце концов переработанных, образов, пришедших из книг, пословиц и поговорок, устойчивых выражений, ставших частью его фантазии, его памяти, его речевого опыта, его юмора и его ошибок… И тогда он рассмеялся навстречу Эху, а Эхо рассмеялось навстречу ему, потому что оба они поняли друг друга: фантазия свободна, она золотая бабочка, живущая один день, один миг: взмах крыльев и – прощай! Она уже другая, уже изменилась, превратилась в маленький цветок, который раскрылся на мгновение – и нет его, пропал, осыпался, а лепестки роем белых облачков плывут по небу: одно – бабочка, другое – цветок, третье – лента, четвертое, пятое, шестое… И начался рассвет, и выкатился оранжевый бубен солнца, и мир заплясал под веселую музыку маскарада – зыбкий, неуловимый, чудесный! А ровно в шесть к третьей границы АССОЦИАТИВНОГО ПОЛЯ на всех парах примчался прекрасный розовый Паросенок и перекликнулся с Паровозом у второй границы и Пароходом у четвертой. Он был новеньким, этот Паросенок! И Петропавел вскочил на него, а с Петропавла, в свою очередь, соскочил кто-то маленький и лохматый, очертя голову ринувшись назад по АССОЦИАТИВНОМУ ПОЛЮ: это был тот небольшой медведь, который наступил Петропавлу на ухо еще в детстве и только теперь слез. А Паросенок загудел и со страшной скоростью понесся вперед – у Петропавла даже дух перехватило: он никак не ожидал, что может показать такойкласс езды на Паросенке!
Мания двуличия Паросенок развил немыслимую скорость: Петропавел даже удивился, когда увидел, что – взмыленный и задыхающийся – их все-таки догнал Гном Небесный: он молча сунул ему в руку какую-то бумажку и сразу же безнадежно отстал.«Следить за тобой прекращаю,– было написано там, –невозможно угнаться. Гном». Паросенок доставил Петропавла на площадь какого-то города, в котором, казалось, никто не жил. Петропавел огляделся и наугад отправился по одной из улиц. Чем дальше он шел по этой улице, тем отчетливее слышал гул, по-видимому, толпы. Неожиданно улица сделала поворот – и Петропавел увидел еще одну, очень широкую, улицу: она была запружена людьми, которые никуда не двигались. Мало того, что они заполнили мостовую, они еще высовывались изо всех окон и свисали со всех балконов. – Что случилось? – спросил Петропавел у кого попало, и этот Кто Попало возбужденно забормотал: – Дело в том, чтокого-товодят по улицам: наверное, это напоказ, что в нашем НАСЕЛЕННОМ ПУНКТИКЕ – редкость. – Слона! – подсказал Петропавел. – По улицамСлонаводили… – Если бы Слона! – не дослушал Кто Попало. – Вы только посмотрите на него – попробуйте протолкнуться! Петропавел попробовал и протолкнулся, – правда, не без труда. На маленьком пятачке свободного пространства какие-то ребята действительно водили по кругу существо, производившее очень двойственное впечатление. В общем-то, на первый взгляд, имелось отдаленное сходство со слоном, но, присмотревшись, вы уже не увидели бы этого сходства и сказали бы, что существо, скорее, напоминает домашнее животное, из мелких. Оно не то было, не то не было покрыто шерстью, не то имело хобот, не то не имело хобота и казалось не то агрессивным, не то совершенно миролюбивым. В сознании Петропавла мелькнула не вполне отчетливая ассоциация с Гуллипутом, но он не смог удержатьее и стал просто смотреть, как существо это маленькими кругами водили. – Чего это вы его тут водите? – спросил наконец Петропавел. – А они в диковинку у нас! – раздался подготовленный ответ. – Кто? – Да воттакие,как этот. Между тем водимое существо выглядело уже изрядно замученным. Петропавел изо всех сил сосредоточился на нем и внезапно вычислил: – Да это же Слономоська, путь к которому долог и труден!.. – Ну, слава Богу! – ответило существо и, обратившись к толпе, заявило: – Вот вам простой логический пример того, как некто, предварительно обдумав, кто такой Слономоська, искренне принимает меня за Слономоську, поскольку считает, что я Слономоська, каковым я de facto и являюсь в его глазах. – Оноразговаривает!– раздались отовсюду крики ужаса – и в панике люди бросились врассыпную: миг – и улица опустела. – Вы по какому вопросу? – сразу поинтересовался Слономоська, уставившись на Петропавла собачьими глазами слона. – Спящая Уродина, – лаконично ответил Петропавел, понимая гнев Слономоськи по поводу глупости людей. Слономоська вздрогнул: – А что с ней? – Ничего-ничего, – счел необходимым успокоить его Петропавел. – Просто я хочу попросить Вас проводить меня к ней… или рассказать, как пройти. Ядолженпоцеловать ее. – Спящая Уродина моя невеста, – неожиданно сообщил Слономоська. – Я поставлю ее в известность об этом после сна. – Поздравляю Вас, – пролепетал Петропавел, не веря своим ушам. – Я, видите ли, и не собирался, так сказать… посягать на нее: только поцеловать – и все… – Целовать без намерения жениться – свинство! – гневно выкрикнул Слономоська. – Да просто такнужно,поймите! По преданию… – оправдывался Петропавел. – В тексте предания упомянутоВашеимя? – осведомился Слономоська. – Еще не хватало! – не сдержался Петропавел. – Слава Богу, нет. – Ну, милый мой… Зачем же Вы берете на себя такие полномочия? Вы напоминаете мне человека, который,случайнозавидев судно, готовое к спуску на воду, разбивает о его нос бутылку шампанского и провозглашает: «Нарекаю это судно «Королева Элизабет», после чего судно все равно остается безымянным, потому как дать ему имя может не кто угодно, а только тот, кому предоставленысоответствующиеполномочия. – Но я не сам решил целовать Спящую Уродину! Так решил народ. Мне-то уж, во всяком случае, это удовольствия не доставит. Слономоська заплакал и запричитал: – Это свинство с Вашей стороны – так отзываться о ней! А целовать без удовольствия – дважды свинство. Вы свинья, голубчик! Даже две свиньи. – Прекратите истерику, – сказал Петропавел. – Спящая Уродина и не заметит, кто ее поцеловал. Она проснетсяпослеэтого. Аво времяпоцелуя она все еще будет спать как мертвая. И видеть сны. – Да она и не проснется отВашегопоцелуя, – успокоился вдруг Слономоська. – В предании говорится: «… и поцелует Спящую Уродинукак своювозлюбленную».Вамтакне поцеловать. – Такее никому не поцеловать, – обобщил Петропавел. – Трудно предположить, что в нее кто-нибудь влюбится. – В Вас просто широты маловато для такого предположения. – После этого заявления Слономоська, кажется, почувствовал себя отчаянным парнем и бросил Петропавлу в лицо: –Явлюблен в Спящую Уродину. Петропавел инстинктивно вытер лицо и смутился: – Прошу прощения… только я что-то никак не соображу, почему бы Вамсамомуне поцеловать тогда ту, в которую Вы влюблены? Слономоська сразу весь сник: – Видите ли… я бы хотел, чтобы Вы меняправильнопоняли… яне могу:это как-то уж слишком само собой разумеется. А все, что слишком само собой разумеется, идет вразрез с моей природой. Природа моя ужасно противоречива. – И – что же? – Петропавел ничего не понял. – Ну… и… Дело в том, что у меня тяжелое наследственное заболевание – мания двуличия. Все, что не содержит в себе противоречия, исключено для меня. Я, например, влюблен в Спящую Уродину и хотел бы жениться на ней, но, поскольку именнотакоеположение дел не противоречит процедуре поцелуя, как раз она-то для меня и невозможна. – Это настолько серьезно? – спросил Петропавел. – Очень, – заплакал Слономоська. – Когда я понял, что могу сделать Спящую Уродину несчастной, если предложу ей совместную жизнь без поцелуя, я решил покончить с собой. Но и это оказалось невозможным. Я так и не сумел решить,когоубить в себе – Слона или Моську: ведь в соответствии с моей противоречивой природой, убив одного, я должен был сохранить жизнь другому. И я понял тогда, чтовесья не умру. – М-да, – сказал Петропавел. – Печальная история. А чего Вына меня–товзъелись, если сами не собираетесь целовать Спящую Уродину? – Но ведь Ваша природа не столь противоречива! Для Васненормальноцеловать не любя. Поэтому, прежде чем целовать Спящую Уродину, Вы как нормальный человек – а я надеюсь, что передо мною нормальный человек! – обязаны влюбиться в нее. В противном случае я растопчу Вас. – Петропавел посмотрел на страшного Слономоську и понял, что тот растопчет. – Однако, – продолжал Слономоська, – влюбиться в нее Вы, конечно, не сможете. Она страшна как смерть. – Не скажите, – задумчиво возразил Петропавел. – Смерть страшнее. – Слономоська улыбнулся, восприняв это заявление как комплимент Спящей Уродине, а Петропавел с грустью продолжал: – Но скорее уж Вы уговорите меня жениться на ней– это все-таки во многом внешняя сторона дела, – чем влюбиться в нее: тут уж сердцу не прикажешь! Они помолчали. Ситуация казалась безвыходной. – Я думаю, – очнулся вдруг Слономоська, – что при решении вопроса нам нужно исходить из интересов Спящей Уродины. Она все-такиженщина.Кого из нас она предпочтет? – Конечно, Вас! – уверенно ответил Петропавел. – Страшных всегда к страшным тянет. – Правда? – обрадовался Слономосъка и рассмеялся. Петропавел хотел было ответить, что, дескать, правда, но он не был так уж уверен в истинности последнего суждения и смолчал, а сказал следующее: – Это можно узнать только у нее самой. Однако сама она спит, и черт ее разбудит! – Не черт, а кто-то из нас, – уточнил Слономоська. – Если Вы, то я Вас растопчу. – Я помню, – нарочито небрежно заметил Петропавел. – Итак, что же мы имеем? – начал рассуждать Слономоська. – Во-первых, мы имеем меня, который любит и хочет жениться, но не может поцеловать. Во-вторых, мы имеем Вас, который хочет поцеловать и в крайнем случае, если я правильно понял Ваше заявление, мог бы жениться, но не в силах полюбить. Составявнонеполон. Нам необходим третий, который любит и хочет поцеловать, но не может жениться. – А на кой он нам? – опять не понял Петропавел. – Если предлагать Спящей Уродине выбор, то нехорошо предоставлять в ее распоряжениечастьвместо целого. Так, если Вы угощаете меня яблоком, то в высшей степени невежливо предлагать мне уже надкушенный плод. Итак, есть ли у нас кандидатура? – Слономоська задумался и приблизительно через час воскликнул: – Она у нас есть! Это Бон Жуан. Самое страшное для него – жениться, а любить и целовать он, разумеется, не откажется! – Но она жеспит!– иерихонской трубой взревел Петропавел. – Как же можно предлагать ей какой-то выбор –сонной! – Спит, спит!.. – проворчал Слономоська. –Каждыйспит! Проснется – опять уснет, ничего с ней не сделается. Вопрос, между прочим, для нее важен – не для нас! А не захочет просыпаться – пусть дрыхнет, пока не подохнетво сне! Петропавла, конечно, удивил такой тон в адрес невесты, но он сделал вид, что все в порядке. – Есть более серьезная проблема, чем ее сон, – озабоченно продолжал Слономоська. – Положим, будить ее придется Бон Жуану: мы ведь не знаем ее – вдруг она злая как собака… – а он умеет разговаривать с любыми женщинами. Но вот в чем дело: как объяснить все это Бон Жуану, если он вообще не вступает в беседы с лицами мужского пола? Может быть, нам переодеться? – Я переодеваться не буду! – немедленно заявил Петропавел: ситуация и так показалась ему достаточно идиотской – не хватало еще сложностей с полом! – Ну а мне просто ни к чему, – самокритично сказал Слономоська. – Меня в любой одежде узнают. Петропавел не понял, зачем тогда надо было это предлагать – тем более во множественном числе, но не проронил ни звука. – Стало быть, для разговора с Бон Жуаном потребуется посредник. Им должна быть женщина. – Шармен! – ехидно встрял Петропавел. Слономоська поморщился, не услышав иронии. – Для Шармен нужно создаватьспециальныеусловия, – например, поместить ее под стеклянный колпак, чтобы она не моглаоттудалобзать Бон Жуана, когда будет с ним разговаривать. А потом я и сам не хотел бы подвергать себя опасности, пока объясняю ей ее задачу. Тем более что я жених. Так что Шармен отпадает. – Белое Безмозглое! – продолжал издеваться Петропавел. – Ни в коем случае! – воскликнул простодушный Слономоська. – Во-первых, оно проспит все объяснения и заснет на собственных, а во-вторых, ни у когоне можетбыть никакой уверенности в том, что онодействительноженщина. Не думаю, чтобы Бон Жуан закрыл на это глаза. Тут Слономоська принялся метаться по площади, пока наконец не вскрикнул: – Вот она! Нашел!.. С Бон Жуаном будет говорить Тридевятая Цаца. Тем более что Тридевятая Цаца моя невеста. – Вторая? – поразился Петропавел. – То есть как – «вторая»? – тоже поразился Слономоська. – Погодите, погодите… – Петропавел очень заинтересовался. – Вы же сказали, что Спящая Уродина Ваша невеста! Слономоська задумался. – Какой Вы, право!.. Прямо как на суде! На Страшном суде… Действительно, нечто в этом роде я говорил. Не знаю, как такое случилось… Видите ли, я не употребляю слов вжесткихзначениях: во-первых, они сами не очень любят жесткие значения, а во-вторых, это слишком ко многому обязывает. И трудно потом выкручиваться. Я же имею обыкновение заботиться о своих тылах: будучи чертовски противоречивым, я всегда должен иметь возможность отступить в надежное укрытие. Хм… Спящая Уродина – моя невеста. Тридевятая Цаца – моя невеста. Знаете, я не думал надданнымпротиворечием. Будем считать его несущественным. Петропавел даже крякнул от изумления. – Почему Вы крякаете? – поинтересовался Слономоська. – Да потому что как разданноепротиворечие нельзя считать несущественным! Ради чего же тогда огород городить и добиваться от Спящей Уродины признаний с помощью Тридевятой Цацы, если сама Тридевятая Цаца – Ваша невеста? Тутвсенепонятно! Слономоська молчал и думал. – Никак не возьму в толк, о чем Вы, – признался он наконец. – Ясно ведь, что мои высказывания о невестена настоящий моментпредставляют собой суждения философские, а не эмпирические… Но даже если бы это были эмпирические суждения,Вам-токакая разница? – Ну, я исхожу из того… – Петропавел задумался, из чего же он исходит. Обозначить это оказалось трудно, и он обозначил общо: – Я исхожу из…порядка вещей.Есть порядок вещей! – воодушевился он. – В соответствии с ним, даже если у человека, это бывает на Востоке, несколько жен, то невест – одновременно! – не может быть несколько. – А с чего Вы взяли, что у меня ихнесколько? – По крайней мере, две! – Откуда же две? – заторговался Слономоська. –Однау меня невеста, толькопо-разному называется:Спящая Уродина и Тридевятая Цаца… Поясню этона примере.– Слономоська неизвестно откуда взял мел и вычертил на асфальте схему, которая, как выяснилось впоследствии, не имела отношения к его дальнейшим рассуждениям. – Вообразите, что на пальце у меня украшение. – Не могу, – честно сказал Петропавел: у Слономоськи не было пальцев. – Неважно, – поспешил заметить Слономоська. – Так вот, на пальце у меня украшение с большим камнем. Вы подходите ко мне и спрашиваете: «Что это у Вас на пальце, Слономоська, – кольцо или перстень?» – «Не знаю точно», – отвечаю я Вам. Теперь скажите,сколько,по-Вашему, стало украшений на моем пальцепослетакого ответа? – Одно, – ответил Петропавел, все еще недоумевая. – Действительно, одно, – подтвердил Слономоська. – Только оно может называться и так и эдак.Следовательно,и невеста у меня одна. – Извините! – не хотел сдаваться Петропавел. – Кольцо и перстень – это обозначения для одного и того же предмета, это синонимы, а Спящая Уродина и Тридевятая Цаца не синонимы: они относятся к разным лицам! – По-моему, Вы следите только за поверхностным уровнем моих высказываний, а надо ведь считаться не только с тем, что выражает слово своей оболочкой, но и с тем, что онов принципеможет выражать! Пусть упомянутые имена относятся к разнымлицам,зато к одномупонятию– невеста, – резюмировал Слономоська. Однако, по мнению Петропавла, резюмировать было еще рано: – Вы же не с понятием дело иметь будете, а с живыми существами! – Именно спонятием– при чем тут живые существа?.. Хороши «живые существа» – одна вообще не дана в чувственном опыте и находится черт знает где за тридевять земель, а другая на сегодняшний день спит как мертвая, то есть все равно что отсутствует в мире! – Слономоська сокрушенно вздохнул, как бы осознав эфемерность своих притязаний, и вычертил еще одну бесполезную схему. – Ладно. Приведудругойпример. Предположим, я говорю, что дарю Вам на Ваш день рождения гусыню. Но я толькопроизношуэти слова, а гусыни не даю. Сделал я Вам в таком случае подарок или нет? Страница 8 из 15: Назад 1 2 3 4 5 6 7 [8] 9 10 11 12 13 14 15 Вперед |
Авторам | Читателям | Контакты | Электронная библиотека LibOk.Net |