гих из Россиян Евангелие Иисусово"2. Однако по мере 

дифференциации между либеральными тенденциями прави- 

тельственной политики и зреющей общественной оппозици- 

онностью придворный мистицизм все более повертывался 

своими реакционными сторонами: проповедь филантропии и 

ланкастерских школ, веротерпимость и прогресс в первые 

послевоенные годы составляли почву, на которой могли 

соединяться тенденции, коим в ближайшем будущем предс- 

тояло сделаться непримиримыми антагонистами. С момента 

выхода на общественную арену Магницкого и Рунича, после 

разгрома Казанского университета и, в особенности, дела 

профессоров Петербургского, демонстративной отставки 

арзамасца Уварова и измены арзамасца Кавелина раскры- 

лась несовместимость 

1 См.: Пыпин А. Н. Религиозные движения при Алек- 

сандре I. Пг., 1916. С. 27 и след. 

2 Там же. С. 38. 

мистицизма и просвещения, связь первого с внутриполити- 

ческой реакцией, клавшая непроходимую грань между ним и 

арзамасским либерализмом. 

Конечно, и на более раннем этапе арзамасцы отнюдь не 

одинаково относились к правительственному пиетизму: и 

политический радикализм Вяземского, и связь большинства 

из арзамасцев с просветительской культурой XVIII в. и 

скептицизмом Карамзина делали его глубоко чуждым самому 

духу придворно-голицынских веяний. Пожалуй, только А. 

И. Тургенев и Жуковский были действительно затронуты 

распространившимся пиетизмом. 

Однако только 1819-1820 гг. датируется активная 

борьба членов арзамасской группировки с официальной 

мистикой. В 1819г. Пушкин в "Послании к кн. Горчакову" 

выразил желание избавиться от: 

Святых невежд, почетных подлецов 

И мистики придворного кривлянья!.. (II, 115) 

В черновых вариантах значилось: "И мистика придвор- 

ного кривлянье" (Там же. С. 595), то есть имелся в виду 

непосредственно Голицын. Видимо, к 1820 г. относится 

эпиграмма на Голицына "Вот Хвостовой покровитель...". К 

1821 г. относится и известное требованье Вяземского об 

исключении Кавелина из "Арзамаса"', и эпиграммы на М. 

Л. Магницкого ("NN вертлявый по природе...") и Д. П. 

Рунича ("Кутейкин, в рясах и с скуфьею..."). 

Однако ни одно из этих выступлений по силе и остроте 

не может быть сопоставлено с "Домом сумасшедших". Прав- 

да, Пушкин направляет свои удары в главу библейской по- 

литики в вопросах просвещения А. Н. Голицына (несколько 

позже в таком контексте начинаются выпады и против 

Александра I). Позиция Воейкова более осторожна: Голи- 

цын не упомянут вообще, а "добрый царь" демагогически 

противопоставлен Магницкому, Руничу, Кавелину, Попову. 

Уловка эта, с одной стороны, значительно расширяла 

круг, в котором сатира подлежала распространению, а с 

другой, никого не могла обмануть: 

после реакции императора на попытку С. С. Уварова 

дезавуировать инквизиторскую деятельность Магницкого в 

Петербургском университете в кругах "Арзамаса" не было 

уже сомнений в истинных симпатиях Александра I. Однов- 

ременно сатирические удары Воейкова свидетельствуют о 

большой его осведомленности в закулисной стороне "дела 

профессоров" и о незаурядной смелости, поскольку волна 

мракобесия приняла в 1820 г. недвусмысленно официальный 

характер, ей уступали или даже притворялись сочувствую- 

щими многие вчерашние либералы из правительственных 

кругов. Сатира Воейкова шла против течения, а не вслед 

за ним. 

Строфы посвященные Магницкому, Руничу и Попову, со- 

держат множество намеков, частью на обстоятельства, ши- 

роко известные современникам, частью на закулисные и 

тайные события, которые могли сделаться явными лишь при 

посредстве Уварова и А. И. Тургенева. Показательно, что 

обвинение Магницкого начинается не с указания на его 

фанатизм, беспринципность и невежество, а с детального 

описания корыстолюбия и расхищения им казны. Воейков, 

чистый художник интриги, сразу же почувствовал наиболее 

уязвимое 

1 См.: Остафьевский архив. СПб., 1899. Т. 2. С. 185. 

место своего врага. Столь неприятный для арзамасцев фа- 

натизм Магницкого, его вражда к науке в глазах началь- 

ства выступали как достоинство. Сам Магницкий откровен- 

но подчеркивал именно эту сторону своей деятельности. 

Иным было обвинение в казнокрадстве. Не случайно именно 

этот пункт в заключении ревизии генерала Желтухина ока- 

зался для Магницкого роковым. Фактический комментарий к 

шестой строфе сводится к следующей цитате из монографии 

Е. Феоктистова: "Во время семилетней службы его [Маг- 

ницкого] в министерстве народного просвещения щедро сы- 

пались на него награды: в звании попечителя Казанского 

округа получал он жалованья 12 000 руб., тогда как ос- 

тальные попечители получали лишь 3600 руб., а некоторые 

и вообще не получали жалованья. В 1819 году сверх этих 

денег приказано было выдавать ему по 6000 руб. ежегодно 

из государственного казначейства; 

в 1822 году отведено было ему в аренду 6000 десятин 

земли в Саратовской губернии на берегу Волги"'. Однако 

щедрые награды не удовлетворяли аппетитов Магницкого - 

он непрерывно выпрашивал себе и своим клевретам ордена, 

производство в чины и денежные награждения, но кроме 

того совершал необычайно беззастенчивые хищения сумм из 

университетской казны. Масштабы злоупотреблений вскрыла 

лишь ревизия 1826 г., но определенные сведения о них, 

как это явствует из самого характера инструкций, кото- 

рые были даны ревизорам, имелись в министерстве и преж- 

де. Видимо, они были известны Воейкову, а через его са- 

тиру - и читательским кругам. 

Упоминание инквизиции в седьмой строфе и фраза Руни- 

ча: "Вижу бесов пред собою" свидетельствуют о знакомс- 

тве Воейкова с закрытыми для общества документами эпохи 

"дела профессоров" в Петербурге. Во время заседания 

Собрания имп. С.-Петербургского университета 3 ноября 

1821 г. профессор Балугьянский сказал, что собрание 

университета превращается в инквизицию2, и это вызвало 

острую перепалку между ним и Руничем. Идея инквизицион- 

ного надзора над просвещением была многократно развива- 

ема Магницким в ряде негласных документов (ср. его 

"Проект секретной инструкции цензурному комитету"), 

что, видимо, было известно Воейкову. Слова же Рунича - 

намек на заключение его отзыва о книге Куницына: "Злой 

дух тьмы носится над вселенной, силясь мрачными крылами 

своими заградить от смертных свет истинный, просвещаю- 

щий и освещающий всякого человека в мире. Счастливым 

почту себя, если вырву хотя одно перо из черного крыла 

противника Христова"3. 

Стихи о Ханжецове (В. М. Попове) представляют для 

датировки некоторую трудность. Формула "за глупость 

пострадавший", конечно, имеет отношение к делу Госнера, 

с которого началось падение Голицына и главной жертвой 

которого, кроме самого Госнера, был избран Попов4. На 

основании этого строфа должна датироваться 1824 г. Од- 

нако одновременно с отдачей 

1 Феоктистов Е. Магницкий: Материалы по истории 

просвещения в России. СПб., 1865. Вып. 1. С. 226-227. 

2 См.: Сухомлинов М. И. Исследования и статьи по 

русской литературе и просвещению. СПб., 1889. Т. 1. С. 

304. 

3 Феоктистов Е. Магницкий. Вып. 1. С. 17. 

4 См.: Пыпин А. Н. Религиозные движения при Алек- 

сандре I. С. 202-222. 

под суд за участие в переводе Попов был уволен от долж- 

ности директора департамента просвещения. Между тем в 

строфе 12 он еще занимает эту должность. Здесь возможны 

два решения: 1. Стихи о Попове написаны в тот короткий 

период, когда уже началось преследование его и еще не 

состоялось увольнение, то есть в мае-августе 1824 г. 2. 

Перед нами контаминация: основная часть написана около 

1820 г., а стих "за глупость пострадавший" - в 1824 г. 

(предположение, что стих этот еще более позднего проис- 

хождения и имеет в виду преследования, которым подверг- 

ся Попов по делу Татариновой, следует отвести: он 

встречается в списках, датируемых 1825-1826 гг.). 

Кроме строф, посвященных деятелям официального мис- 

тицизма, редакция эта ознаменована добавлением трех, 

имеющих литературный характер и очень точно датируемых 

1820 г. О строфе, посвященной Гречу, мы будем иметь 

возможность говорить в дальнейшем. Строфы же 30-31 ин- 

тересны как отклик на борьбу в Вольном обществе любите- 

лей российской словесности. И на этот раз перед нами 

злободневный отклик, совершенно недвусмысленный по сво- 

ей политической направленности в контексте общественной 

борьбы 1820 г. Характеристика Каразина - отклик на его 

речь 1 марта 1820 г. "Об ученых обществах и периодичес- 

ких сочинениях в России", которая была прочтена в Воль- 

ном обществе и справедливо оценена как политический до- 

нос, а возможно, и на слухи о роли его в ссылке Пушки- 

на2. Причастность Каразина к либеральному прожектерству 

начала XIX в. заставляла воспринимать взрыв монархичес- 

ких чувствований, раболепство перед графом Кочубеем и 

болезненную страсть к доносительству как ренегатство, 

напоминающее поведение Кавелина и представлявшее в 1820 

г. знамение времени. Все это придает рассматриваемой 

1 Попутно отметим одну вкравшуюся неточность в ком- 

ментариях Г. В. Ермаковой-Битнер к имени Боссюэта. 

Здесь находим примечание: "отличался веротерпимостью" 

(Поэты-сатирики конца XVIII - начала XIX в. С. 674). На 

самом деле здесь у Воейкова явная ирония: Боссюэт выд- 

вигался Магницким как авторитет, в противовес "безбож- 

ным философам". В печально известной инструкции попечи- 

теля Казанского университета по Боссюэту предписано бы- 

ло преподавать всеобщую историю ("Пройдя кратко историю 

новейших времен, заключит профессор курс всеобщей исто- 

рии философским взглядом на важнейшие ее эпохи по руко- 

водству известной речи Боссюэта". Феоктистов Е. Магниц- 

кий. Материалы по истории просвещения в России. С. 74, 

103). Показателен отзыв кн. Голицына на изложение в из- 

вестной книге Станевича полемики между Фенелоном и до- 

несшим на него королю и папе сторонником католической 

ортодоксии Боссюэтом. Выступавший от имени крайне реак- 

ционных православных церковников Станевич защищал Бос- 

сюэта, а пиэтист Голицын - Фенелона (см.: Пьчшп А. Н. 

Религиозные движения при Александре I. С. 185, 

378-379). 

2 "В. Н. Каразин - фигура сложная и противоречивая. 

Он сыграл известную роль в истории русского просвеще- 

ния: так, по его инициативе в 1802 г. был учрежден 

Харьковский университет. С другой стороны, он принял 

вполне определенное участие в борьбе с декабристским 

движением, участие, мало отличающееся от роли доносчи- 

ков вроде М. К. Грибовского или А. К. Бошняка" (Толш- 

шенский Б. Пушкин. М.; Л., 1956. Кн. 1. С. 377. См. 

также: Базшюн В. Вольное общество любителей российской 

словесности. Петрозаводск, 1949. С. 166 и след.). 

редакции "Дома сумасшедших" определенную - и весьма це- 

лостную - политическую направленность. 

Редакция 1826-1830 гг. переориентирована в связи с 

новой политической обстановкой: 

1. Строфа о князе Шихматове-Ширинском (князь Пыт- 

нирский) посвящена "чугунному" цензурному уставу 1826 

г. 

2. Строфа о "паре людоедов". Адресат этой строфы был 

глубоко законспирирован. Даже в списках середины 1850-х 

гг. переписчики не решались его расшифровывать, хотя 

он, бесспорно, не составлял для них тайны. Так, на ко- 

пии Полторацкого (РГБ) имеется приписка, указывающая, 

что подразумеваются "К... и К...". Инициалы эти следует 

расшифровывать как П. А. Клейнмихель и П. М. Капцевич. 

Оба любимца Аракчеева изменили ему после падения и 

быстро пошли в гору при Николае I. Упоминание Капцевича 

позволяет датировать строфу: речь, конечно, идет о наз- 

начении его в 1828 г. командиром корпуса внутренней 

стражи на место графа Е. Ф. Комаровского'. Строфа заде- 

вала лиц, не только приближенных к новому императору и 

облеченных его доверием, но и имевших прямое отношение 

к корпусу жандармов, что придавало сатире необычную в 

условиях после 14 декабря 1825 г. политическую остроту. 

3. Резкие выпады против руководимого Шишковым минис- 

терства просвещения - упоминания Шишкова, Шихматова и 

Ливена в строфе 35. Этим же объясняются неожиданные 

удары против Перовского, которые, судя по надписям на 

копии Остафьефского архива (РГАЛИ), изумили Вяземского. 

Строфы датируются 1826-1828 гг. Установление даты бесс- 

порно обнаруживает, что основанием для злобной характе- 

ристики Перовского было кратковременное сближение его с 

шишковским руководством министерства просвещения. Осно- 

вания для датировки следующие: В. А. Перовский в 1828 

г. принимал участие во взятии Варны и был ранен в левую 

сторону груди; Л. А. Перовский - с 1826 г. член Совета, 

а с 1828 - вице-президент департамента уделов, в 

1826-1828 провел нашумевшее увольнение всех старых уп- 

равляющих контор департамента. В это же время А. А. Пе- 

ровский (поэт Погорельский), приняв предложение Шишкова 

от 10 июня 1825 г. вступить в службу по его министерс- 

тву, в 1826 г. развернул энергичную административную 

деятельность и получил чин действительного статского 

советника. Поскольку именно на этот период пришлось 

опубликование нового цензурного устава и ряда стесни- 

тельных для печати мер, сотрудничество это казалось в 

определенных литературных кругах одиозным. Кстати, про- 

должалось оно, отчасти, видимо, и по этой причине, не- 

долго: весной 1827 г. Перовский уехал за границу ле- 

читься, а в марте 1830 - вышел в отставку. Показатель- 

но, что в большинстве списков 1830-х гг. строфы отсутс- 

твуют: они потеряли актуальность, и Воейков не был за- 

интересован в их распространении. 

4. Собственно литературная часть представлена выпа- 

дами против Греча, Булгарина и Полевого. У Воейкова с 

Гречем шла многолетняя полемика, 

1 См.: Комаровский Е. Ф. Записки. СПб., 1914. С. 

258. 

истоки которой восходят к 1823-1825 гг. Однако нельзя 

не заметить, что в контексте 1828-1830 гг., которыми 

датируются эти строфы, устремленность их вполне совпа- 

дала с ориентацией пушкинской группы. 

Характерна резкая, по сравнению со строфой 1820 г., 

смена в характеристике Греча - там дружественная ирония 

("наш Греч"); занятие, которое дано Гречу, вполне безо- 

бидно: он вшивает в "Сына отечества" страницы воспоми- 

наний Головнина. Достаточно сопоставить с написанной 

тогда же строфой о Каразине, чтобы наглядно ощутить 

разницу тона. 

В редакции 1826-1830 гг. эта нейтральная характерис- 

тика заменена крайне желчными строфами 36-38. Конечно, 

большую роль здесь сыграло обострение личных отношений 

между Воейковым и Гречем, перешедшее во взаимную нена- 

висть. Однако сводить дело к этому было бы неверно, 

поскольку характер обвинений, выдвигаемых здесь против 

Греча и Булгарина, будет повторяться в многочисленных 

документах, исходящих из лагеря литераторов, группиро- 

вавшихся во вторую половину 1820-х гг. вокруг "Северных 

цветов", а в 1830 г. - "Литературной газеты". 

Для того, чтобы понять некоторые намеки, содержащие- 

ся в этих строфах, следует напомнить события, хорошо 

известные читателям тех лет. Имена Греча и Булгарина 

неоднократно всплывали на следствии по делу декабристов 

- связи их с деятелями тайных обществ были многообразны 

и хорошо известны. К следствию привлекались люди, зна- 

чительно менее замешанные. Однако смертельно перепуган- 

ные Булгарин и Греч начали оказывать следствию услуги 

доносительного свойства. Так, по словам осведомленного 

Греча, "полиция искала Кюхельбекера по его приметам, 

которые описал Булгарин очень умно и метко"2. "Ум и 

меткость" Булгарина стоили Кюхельбекеру, с которым он 

до этого был в близких приятельских отношениях, много- 

летнего тюремного заключения. Так же донес Булгарин на 

своего близкого родственника Искрицкого. Видимо, подоб- 

ные "услуги" оказывал новому правительству и перепуган- 

ный Греч. В мемуарах он тщательно обходит эту щекотли- 

вую тему, но кое-где, сам того не замечая, проговарива- 

ется. Так, он описывает, как его вызывали опознавать 

человека, относительно которого были подозрения, что 

это Кюхельбекер. Слухи об этой стороне деятельности 

Греча и Булгарина циркулировали в обществе. А когда 

вчерашние приятели Ф. Глинки и Рылеева превратились в 

верноподданных и официозных журналистов, упоминание об 

их либеральном прошлом стало одним из приемов дискреди- 

тации ренегатов. Мотив этот подчеркнут в "Доме сумас- 

шедших" достаточно явственно. Именно так должны расшиф- 

ровываться стихи о Грече: 

Вспоминая о прошедшем, 

Я дивился лишь тому, 

Что зачем он в сумасшедшем, 

Не в смирительном дому? 

1 Сводку данных см.: Греч Н. И. Записки о моей жизни 

/ Коммент. Иванова-Разумника, Д. М. Пинеса. М.; Л., 

1930. С. 830-834. 

2 Греч Н. И. Записки о моей жизни. С. 468. 

Такой же смысл имеет упоминание о том, что Булгарин 

"боится быть повешен" и кусает "домашних и друзей" 

(Искрицкий был его племянником, а Рылеев - другом). 

Вместе с тем в журнальной полемике Греч представля- 

ется еще первенствующей фигурой, а Булгарин - его клев- 

ретом (собакой). Такое отношение существовало до конца 

1820-х гг., когда еще были памятны представления о Гре- 

че как одной из основных фигур русской журналистики, а 

Булгарин был не вызывающим доверия новичком. Еще в 1831 

г. Греч в разговоре с Пушкиным называл Булгарина своим 

псом. В дальнейшем именно Булгарин, а не неповоротли- 

вый и старомодный Греч, оказался основным врагом пуш- 

кинской группы. Упреки в ренегатстве (в частности, упо- 

минание о службе в армии Наполеона, ставшее в дальней- 

шем традиционным приемом борьбы с Булгариным) и кличка 

Флюгарина (неясно, перешла ли она из пушкинской эпиг- 

раммы или Пушкин заимствовал ее из "Дома сумасшедших", 

как во "Втором послании к цензору" он подхватил сопос- 

тавление новейших врагов просвещения с калифом Омаром, 

перенеся его с Рунича на Голицына) еще не дополняются 

именем Видока и указанием на роль литературного шпиона. 

В связи с этим можно предположить, что строфы написаны 

до середины 1829 г., когда темные связи Булгарина с III 

отделением стали известны в пушкинском кругу. Кличка 

"Флюгарин" могла быть интерполирована в готовый текст 

позже. Объединение Греча, Булгарина и Полевого - поле- 

мический прием, характерный для пушкинской группы в 

1829-1830 гг. 

Своеобразие позиции Воейкова раскрывается на матери- 

але этой редакции сатиры в следующем виде: Воейков дав- 

но уже не принадлежит к группе оппозиционных литерато- 

ров, стремящихся сохранить в новых условиях "арзамасс- 

кий дух", традиции свободомыслия предшествующей эпохи. 

В центре группы стоят в эти годы Пушкин, Вяземский, 

Дельвиг. Морально нечистоплотный, Воейков способен пи- 

сать во время суда над декабристами анонимные доносы 

против своих личных врагов - Греча и Булгарина. Но, ум- 

ный полемист, он сознательно удаляет из сатиры все лич- 

ное и из тактических соображений строит текст таким об- 

разом, что он оказывается как бы выражением обществен- 

ной и литературной программы той группы, связи с кото- 

рой Воейков эксплуатирует. Это обеспечивает сатире зна- 

чительность и широкую популярность, которых никогда бы 

не получил личный пасквиль. Не случайно, сочиняя паск- 

вильные строфы типа посвященных поэту Козлову, он не 

включал их в "официальный" текст. Так у рукописной, не 

предназначенной для печати сатиры оказывается свой ка- 

нон и свои "подпольные" варианты. 

Не менее показательно, что в редакции второй полови- 

ны 1830-х гг. Воейков добавил две "ударных" строфы. 

Первая - против убийцы Пушкина Дантеса. Воейков строго 

следует при этом версии, восходящей к создаваемой Жу- 

ковским легенде: Дантес - враг России и царя, что соот- 

ветствовало тактической линии пушкинских друзей в пер- 

вые недели после гибели поэта. 

Греч Н. И. Записки о моей жизни. С. 703; несколько 

иная версия (с заменой слова "пес") - Каратыгин П. П. 

Северная пчела. 1825-1859 // Русский архив. 1882. № 2. 

С. 274. 

Другая - литературная - представляет собой выпад против 

Сенковского (показательно, что отрицательный отзыв о 

Белинском по тону вполне корректен, это невольно сопос- 

тавляется с отсутствием в сатире Надеждина). Вероятно, 

строфы о Брамбеусе написаны около 1835 г. Напомним из- 

вестное смягчение отношений между Пушкиным и Надеждиным 

в эту пору. 

Жанровая структура и 

проблема функционирования текста 

"Дом сумасшедших" Воейкова представляет интерес как 

особый тип литературного текста. Композиционная струк- 

тура текста отличается подвижностью и, одновременно, 

стабильностью. Константна, прежде всего, общая трехч- 

ленная система: 

зачин: центральная часть: концовка: приход автора + строфы,посвященные + заключение автора в сумасшедший дом различным литераторам в сумасшедший дом 

При этом первый и третий элементы отличаются наи- 

большей устойчивостью: первый остался неизменным на 

всем протяжении бытования сатиры, сделавшись своеобраз- 

ным сигналом "включения" читателей в этот текст. Кон- 

цовка, соединяющая, как это бывает и в фольклоре, ус- 

ловное пространство повествования и реальное - исполне- 

ния, изменялась лишь один раз. Наиболее динамической 

оказывается центральная часть, но и она подчинена стро- 

гим закономерностям: будучи принципиально открытой, 

рассчитанной на включение все новых и новых строф, она 

подчиняет эти изменения строгим предписаниям. Прежде 

всего вводится кумулятивный принцип: строфы (вернее, 

сегменты, отведенные тому или иному лицу) представляют 

самостоятельные композиционные единицы, единообразно 

построенные и примыкающие друг к другу по принципу на- 

низывания (типовое введение нового сегмента: 

"Вот такой-то, он делает то-то"). Сюжетное оправда- 

ние кумулятивного построения - передвижение "надзирате- 

ля" и автора от палаты к палате. Полный набор элементов 

отдельного сегмента можно реконструировать в следующем 

виде: 1. Указание "смотрителя" (вариант: вопрос автора 

и ответ смотрителя); 2. Поведение сумасшедшего; 3. Мо- 

нолог сумасшедшего; 4. Реакция автора. 

Каждому персонажу придается в общей системе текста 

определенный сатирический вес. Сигнализация слушателю о 

нем достигалась тремя путями. Во-первых, соотношением 

композиционного сегмента и строфы. Расчленение текста 

на строфы и сегменты по смыслу и то, что в большинстве 

случаев эти членения совпадают, порождает три типа со- 

отношений: совпадение (ней- 

Такое построение живо напоминает структуру эпизода 

в "Божественной комедии" Данте. 

тральный), смысловой сегмент больше строфы, иногда за- 

нимая две или даже три, и смысловой сегмент меньше 

строфы. Степень распространенности текста воспринимает- 

ся как знак сатирического "веса" данного персонажа. 

Во-вторых, играет роль полнота реализации типовой 

структуры строфы: 

редукция композиционных элементов переводит строфу 

из группы ударных в смысловой фон. Это тем более су- 

щественно, что кумулятивный принцип делает все строфы в 

синтагматическом отношении равноправными (попутно отме- 

тим, что в текстах, построенных на основе соединения 

синтаксически равноправных единиц - от летописи или 

"Певца во стане русских воинов" до литературной энцик- 

лопедии, - объем отдельной статьи становится ценностной 

характеристикой, чего мы не наблюдаем в разных типах 

подчинительной синтагматики). 

В-третьих, значение имеет наименование персонажа. 

Здесь существуют три степени: объекты наиболее резкой 

сатиры получают условные, "значащие", но легко расшиф-